Шизофрения любовный бред. - психиатр д-р Горбатов

СИНДРОМ «ЛЮБОВНОГО» БРЕДА ПРИ ШИЗОФРЕНИИ И ЕГО СУДЕБНО - ПСИХИАТРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ.

И. Н. Введенский

Труды психиатрической клиники I московского медицинского института, посвященные памяти П.Б.Ганнушкина. Выпуск IV. Москва-Ленинград, 1934 год.

В настоящей работе нам хотелось бы остановить внимание на своеобразном симптомокомплексе, наблюдающемся иногда при шизофрении.
Он не только представляет теоретический интерес, но имеет и большое практическое значение, поскольку иногда становится предметом судебно-психиатрического рассмотрения.

Теоретически, синдром этот, который мы позволили себе назвать «любовным бредом шизофреников», заслуживает внимания в нескольких отношениях:

1) как своеобразная форма шизофренического бреда,

2) как одно из .проявлений сексуальности шизофреников и
с точки зрения механизмов бредообразования.

Судебно-психиатрическое значение его определяется тем, что бред нередко является источником тяжелых и опасных действий в отношении объекта любовных стремлений и его окружающих.

Половое чувство и половое влечение соответственно важной роли, которую они играют среди других чувств и влечений, естественно, могут и должны при патологических условиях являться источником бредовых переживаний. Материал этой статьи принадлежит www.psychoambulanz.de/gorbatov Перепечатка только с ссылкой на указанную страницу.

Эскироль ( 1 ) впервые под именем эротомании отличает расстройства любовных чувствований от грубого сексуального возбуждения.
Он рассматривает эротоманию, как расстройство чисто церебральное, противополагая ее нимфомании и сатириазису, как патологическим состояниям генитальной сферы.

Относя эротоманию к группе мономаний и считая ее главным образом уделом молодого возраста, Эскироль в то же время замечает, что она встречается иногда и позднее, вплоть до глубокой старости и что, начавшись как мономания, может впоследствии осложняться другими бредовыми идеями, становиться общим душевным расстройством и даже переходить в слабоумие.

Описание приводимых им наблюдений позволяет, в некоторых из них, без особенного труда узнать шизофренический процесс.
За сто почти лет, протекших со времени описаний Эскироля, несмотря на весь прогресс клинической психиатрии учение об эротомании по существу мало эволюционировало.

Разделив судьбу других мономаний и исчезнув, как однопредметный бред, эротомания возродилась в форме эротического помешательства, как подвид хронической паранойи (Paranoia erotica).

В течение очень долгого времени эротический бред фигурировал и даже в настоящее время продолжает фигурировать почти
исключительно как форма параной, причем, и в клиническом описании его господствует старый шаблон, не соответствующий, как нам кажется, наичаще встречающимся картинам.

Эротическая параноя описывалась, обыкновенно, как заболевание, развивающееся обычно у невропатических, истеричных, чаще женщин, чем мужчин.
Содержанием бреда является любовь, питаемая к больной или больному каким-либо лицом, часто незнакомым, обыкновенно стоящим в общественном отношении выше, иногда очень высоко, или вообще выдающимся и известным.

Бред развертывается по типу бреда истолкования, позднее, при участии обманов чувств, чаще слуховых, и по большей части отличается возвышенным, платоническим характером.

Чаще всего любовное влечение вначале отсутствует, а появляется потом, как реакция на бредовую уверенность в любви со стороны другого, что, в свою очередь, порождает любовное преследование иногда в очень тягостных и даже опасных формах.

Нередко к идеям любовного бреда присоединяются идеи преследования со стороны лиц, препятствующих сближению с любимым существом. Болезнь протекает хронически, иногда с явлениями упадка психики.

Таковы описания в большинстве старых и еще сравнительно недавних руководств по психиатрии (Корсаков, Сербский, Крафт-Эбинг, Балле Шослен и др.).

Просматривая новую литературу, можно констатировать два существенно важных обстоятельства.
Во-первых, описание эротического бреда по существу мало чем отличается от вышеизложенного даже у Крепелина, описывающего Liebeswahn в главе о параное (Erotische Verrckheit).

Во-вторых, несмотря на несомненное родство многих случаев любовного бреда с шизофренией он странным образом почти не упоминается в качестве одного из шизофренических синдромов.

Мы не находим упоминания о любовном бреде, как форме шизофренического бредообразования ни у Крепелина, ни у Бумке, ни у Блейлера.
В своей монографии о шизофрении Блейлер, правда, в немногих строках, бегло упоминает, что иногда шизофреники имеют бредовые идеи любовного содержания: считают себя любимыми, вступившими в брак и даже беременными и т. д.

Даже в исчерпывающем IX томе руководства Бумке (1932), посвященном шизофрении, вопросу об эротическом бреде при шизофрении не уделено надлежащего внимания.

В главе о параноидных и парафренных формах Майер-Гроссом цитируются 3 случая Liebeswahn, но только, как иллюстрация наряду с другой казуистикой к некоторым частным соображениям автора.

Первые два случая (Betty Z. и Emma G.) едва ли даже по нашему мнению заслуживают названия любовного бреда, настолько бредовые идеи эротического содержания отступают у них на задний план сравнительно с бредовыми построениями иного порядка и тяжелыми расстройствами в других областях психической жизни.

Наконец, чтобы покончить с немецкими источниками, следует указать на казуистику эротического бреда у Кречмера в его «Der Sensitive Beziehungswahn».

Хотя автор и относит свои случаи к параное, но, несмотря на блестящую аргументацию и чрезвычайно тонкий и детальный психологический анализ, нельзя отделаться от впечатления, что, по крайней мере, в части случаев, и не только в области любовного бреда, дело идет не о параное, а о шизофреническом бреде.

В то же время некоторые случаи Кречмера несомненно неправильно обозначаются им как эротический бред, так как не содержат в себе элементов собственно эротического бреда.

Начальные любовные переживания больных, которые им самим признаются за нормальные, сами по себе не являются патологическими и только служат поводом для последующих бредовых построений, не заключающих в себе ничего эротического.

Во французской психиатрической литературе эротомании посчастливилось больше.
Ей уделялось и до сих пор уделяется значительно больше внимания, как в руководствах психиатрии, так и в отдельных исследованиях.

В соответствии со склонностью французов к преимущественно симптоматологическому изучению в ущерб вопросам и проблемам нозологического порядка, изучение эротомании шло и продолжает итти, главным образом, по линии детального описания эротоманических синдромов, их подразделения и классификации.

Не имея возможности дать исчерпывающий обзор французских работ об эротомании, ограничимся наиболее существенным.
Эротомания рассматривается, как синдром, который в наиболее частой форме является выражением хронической паранойи.

Соответственно принятому в настоящее время у французов делению параной на две основных группы:
1) бред толкования (delire d' Interpretation), главную типическую форму параноического бреда, и
2) «атипические формы», в которых бред имеет характер «притязания» (revendication),
эротоманы относятся, естественно, ко второй группе, наряду с преследователями, кверулянтами, реформаторами, ревнивцами и т. д.

Это деление, конечно, в известной мере условно, как справедливо указывает Жениль-Перрен ( 2 ), дающий в своей книге классификацию и описание многочисленных форм параной, в том числе и эротоманического бреда.

Больные с бредом толкования (interpretateurs) редко бывают совсем лишены тенденций притязания, а притязающие (revendicateurs), в свою очередь, почти всегда обнаруживают элемент интерпретирования.

Серье и Капгра среди параноиков с бредом притязания различают «эгоистов»—эгоцентриков, имеющих в виду только свои интересы, преследующих только свои цели, мстящих частным лицам или обществу за свой ущерб (в первую очередь кверулянты, а затем близко стоящие к ним ипохондрики, ревнивцы и эротоманы), и «альтруистов», домогающихся общего блага (реформаторы, изобретатели, мистики и т. д.).

Это подразделение, разумеется, также очень относительно, ибо и эгоисты и альтруисты по существу эгоцентричны.
И тем и другим свойственны основные черты параноиков: суетность, обидчивость, ложность суждений, отсутствие приспособляемости.

Таким образом, «чистая эротомания» (erotomanie pure) является разновидностью параноической формы «психоза притязания» («параноя борьбы»).
Клерамбо в работе об эротомании дает описание чистого эротоманического бреда, который он резко отличает от бреда толкования.

Отличие—точная цель с самого начала бреда, сразу же сознательное и полное требование, ограничение бреда областью желания, отсутствие ретроспекции.

Основной постулат—убеждение в существовании любовного отношения со стороны лица выше стоящего, которое любит первым или любит больше или, любя, не любимо (больным).

Вокруг этого начального убеждения группируются бредовые темы, из которых одни рассматриваются_ как очевидные, другие доказываются толкованием в особенности «парадоксальное поведение объекта» (внутренно любит, внешне избегает или отвергает).

Эволюция синдрома проходит три стадии - надежды, разочарования и озлобления.
Помещая «чистую эротоманию» в рубрику «страстных бредов» (delires passionnells), Клерамбо, как сказано, противопоставляет ее концепции Серье и Капгра, которые относят эротоманию в части случаев к бреду толкования.

Наряду с формами чистой эротомании встречаются формы смешанные, вторичные, связанные с бредом преследования или мистическим бредом.
Смешанные случаи сопровождаются сенсориальными расстройствами (обманами чувств) и вариациями в выборе объекта.

В подобных случаях эротоманический бред может быть или продромальным или эпизодическим в течение бреда толкования или полиморфного бреда и при таких условиях утрачивает свою целостность и напряженность.

Дид и Гиро ( 3 ) относят эротоманию в группу «страстной конституции» (constitution passionnee), представители которой отличаются от нормальных людей «только болезненной интенсивностью и односторонностью своей страсти, которая управляет их жизнью и приводит к антисоциальным реакциям».

Соответственно делению страстной конституции на две группы: «страстных эгоистов» и «страстных идеалистов»; эротоманы также могут быть в той или другой группе.

Эгоисты (passionnes egoistes) характеризуются гипертрофией «я», императивным чувством борьбы против несправедливости, гипоманиакальным возбуждением.

Эротоманы этой группы (amoureux passionnes) воспроизводят тип «чистой эротомании» («erotomanie pure» Клерамбо) и являются душевнобольными, благодаря болезненной чрезмерности их любовной надежды и экстравагантности средств, применяемых для достижения цели.
У них отсутствуют бредовое интрпретирование и галюцинации и, по мнению авторов, они могут практически излечиваться, благодаря длительному интернированию и страху перед ответственностью.

Идеалисты (idealistes passionnes) «обладают верующей душой, признают постигнутую истину, неопровержимую интуицию, достоверность сверхъестественного»; они действуют сообразно догме своей веры, причем, способы действия вариируют в широких пределах: от готовности жертвовать собой ради истины до желания утверждать свою веру и идеалы насилием. Это—мистики, изобретатели, реформаторы, эротоманы и т д.

Эротоманы этой категории (idealistes amoureux) наблюдаются редко; они—мистики любви в противоположность отнюдь не платоническим эротоманам—эгоистам.
Они лишены желания и не думают о благосклонности, которой могли бы добиться.

Сексуальное влечение, сублимируясь, утрачивает свою физическую сторону. Девственность явпяется здесь правилом.
Бред в «психозе притязания» (psychose revendicatrice) во всех его
формах, в том числе и эротоманической, строится на основе «превалирующей идеи» (idee prevalante), «идеи, которая сама по себе не имеет ничего бредового, ни даже аномального, но которая доминирует над другими».

Она преследует субъекта как навязчивая, но, вместо того, чтобы отвергнуть ее, он воспринимает ее как истинную и беспрекословно ей подчиняется.

Случаи эротоманического синдрома с наличием галлюцинаций, идей воздействия, передачи мысли и т. д. выходят из рамок чистой эротомании, как формы параной, и относятся французскими авторами к прогрессивным бредам, гебефрении и др. («erotomanie associee» Клерамбо).

В этом можно убедиться как из работы Гакара ( 4 ), так и из дискуссии по докладу Депюи и Пикара в Societe medico-psychologique 26/IX 1927 г., где Клерамбо оспаривает диагноз авторов (erotomanie pure) и высказывается за процессуальный психоз с наклонностью к деменции.

Обозрение французских работ об эротомании в рамках учения о параное обнаруживает, между прочим, очень интересное и важное, с нашей точки зрени,обстоятельство.

В учении о параное и параноических формах, как это можно заметить даже и из нашего краткого литературного очерка, немецкая и французская психиатрии оказываются довольно близкими.

Несмотря на разницу путей развития этих двух школ, обе они приходят к очень сходным результатам, как видно из предыдущего.
Очевидно, логика фактов оказывается сильнее разницы исходных точек зрения, исторических традиций и методологических особенностей.

Приведенные литературные данные в целом показывают, что вопрос о любовном или эротоманическом бреде заключает в себе еще много неясного, противоречивого и спорного, как с чисто клинической точки зрения, так и в смысле места любовного бреда в нозологической системе и отношения его к тем или другим болезненным формам.

В частности, отношение эротоманического синдрома к шизофрении, как видно из предыдущего, представляется особенно темным.
Последнее обстоятельство побудило нас обратить внимание на неоднократно наблюдавшиеся в Институте судебной психиатрии им.Сербского случаи любовного бреда при шизофрении и заняться их изучением.

Из имеющегося в нашем распоряжении материала приводим 3 следующих наблюдения.

Случай 1. М-нин С. А., 21 г., рабочий, слесарь, холост, с незаконченным средним образованием.
Поступил в ин-т 4/I 1929 г.
Обвиняется в хулиганстве.

Обстоятельства дела: в конце 1928 г. Г-ва, служащая одного из московских учреждений, стала получать письма, в которых неизвестный гражданин объясняется ей в любви и просит выйти за него замуж.

Если она хочет знать автора писем, пусть оглянется, когда выходит на улицу, он всегда следует за нею.
Действительно, Г-ва скоро заметила, что какой-то молодой человек всюду ее сопровождает. Так продолжалось с месяц.

Затем он однажды подошел к ней и повторил устно то, что обычно писал в письмах.
Несмотря на то, что Г-ва сразу же заявила, что ему нечего надеяться на взаимность и просила оставить ее в покое, гражданин, оказавшийся М-ным, продолжал писать ей письма и преследовать на улице.

Обычн, он подходил к ней в глухих переулках и, угрожая изнасиловать или убить, требовал, чтобы она вышла за него замуж.
Г-ва принуждена была или оставаться дома или выходить с провожатыми.

В конце 1928 г. М-нин стал являться во двор дома, где жила Г-ва., часами стоял под окнами, не делая попыток войти, а позднее, стал устраивать скандалы, швыряя в окна квартиры Г-вой камни, бутылки и разбивая стекла.

Вследствие жалоб Г-вой в милицию, М-нин был арестован по обвинению в хулиганстве и, как возбуждавший сомнения в отношении душевного здоровья, направлен на испытание в институт.

Анамнез. Отец—пьяница, сумрачный, скрытный, в опьянении—злобный скандалист. Дядя по отцу молодым заболел душевно и умер в психиатрической б-нице. Другой дядя 25 лет повесился «от любви».

Больной до 9 лет рос здоровым, но озорным и непослушным, учился плохо. 9—10 лет «пляска св. Витта» ( малая хорея. Дж.Горбатов ) в течение 2—3 лет, после чего ученье пошло еще хуже; с трудом окончил 6-ю группу.

Позднее работал слесарем; 2 раза исключен из комсомола. Алкоголя не употреблял. Половая жизнь с 13 лет в виде случайных связей. Венерических болезней не имел. По характеру, как сказано, озорной, раздражительный.

Последние 3 года стал страдать сильными головными болями, сделался невесел, замкнут, необщителен, растерял товарищей, ранее любивший чтение, перестал читать.
Жизнь стала казаться бессмысленной и скучной. Начал чувствовать ненависть к отцу.

С Г-вой встречался у товарища, хотя и не был с ней знаком. Очень полюбил ее и решил непременно на ней жениться.
Сначала не интересовался ее отношением. к нему, а затем решил, что добьется ее благосклонности, если будет проявлять свою любовь и постоянство.

Стал с этой целью целыми днями следовать за ней: с утра дежурил у ее дома, шел за ней до места службы, оставался у дверей учреждения до окончания занятий, затем снова следовал за ней до дома.

Так как Г-ва избегала встреч с ним, решил, что угрозами скорее достигнет цели.
Стал писать ей угрожающие письма и при встрече грозил убить ее.
Собирался взять у товарища револьвер «для большей убедительности», но не получил его.

Пришел к убеждению, что должен во что бы то ни стало жениться на Г-вой, так как не мог примириться с мыслью, что она будет принадлежать другому.
Решил в случае неудачи убить Г-ву и покончить с собой, ибо жить без нее не может.

Статус. С физической стороны заслуживают упоминания: пикно-атлетоидное телосложение с физическими дегенеративными признаками, увеличение щитовидной железы, двусторонний Хвостек и выраженный мышечный валик.

Сознание ясное, ориентирован.
Считает себя вполне здоровым. Отрицает галлюцинации. Недоступен: скупо и неохотно дает о себе сведения, монотонно, без проблеска чувства регистрируя факты.

Манерен, стереотипен, иногда без причины смеется.
Жалуется на головные боли и кошмары: снятся мужчины... «с Г-вой», добавляет он с задержкой.
Поглощен идеей о браке с Г-вой.

Уверен в ее взаимности, в несомненной любви к нему; свою уверенность основывает на том, что она разговаривала с ним и ходила по улице.
Не видит противоречия в том, что Г-ва, любя его, в то же время его избегает и подает на него в суд.

Считает, что его поведение совершенно правильно: «если она не понимает его любви, когда он объясняется по-обычному, то он вынужден прибегнуть к другим способам». Память и соображение не расстроены.

За время почти 3-месячного пребывания в институте в психическом состоянии больного не отмечалось существенных перемен.
23/1 1929 г. комиссией института был признан страдающим душевной болезнью в форме шизофрении, невменяемым и подлежащим принудительному лечению в психиатрической больнице.

25/П 1929 г. переведен в I городскую психиатрическую больницу.
В психиатрической больнице находился на принудлечении около З,5 месяцев, проявляя ту же вялость, замкнутость, отсутствие интересов, некритическое отношение к своему положению и к истории с Г-вой.

Ввиду определенных обещаний прекратить преследования Г-вой 8/VI 1929 освобожден от принудлечения и выписан из больницы.

19/I 1930 г. вновь направлен в институт. По данным дела и по полученным от него сведениям он по выходе из больницы около полугода работал в слесарной артели, в конце декабря 1929 г., вследствие ухудшения самочувствия и суицидальных мыслей, оставил работу и уехал к матери в деревню.

Вернувшись в Москву 17/I 1930 г. прямо с поезда отправился на службу к Г-вой, устроил ей скандал, требовал, чтобы она вышла за него замуж, а когда она отказалась, ударил ее.

Был арестован, допрошен в милиции и освобожден.
В течение дня пытался несколько раз звонить Г-вой. Не застав ее на службе, отправился к ее дому, где увидел ее входящей в квартиру в сопровождении мужчины.

Расстроившись, не выдержал и разбил все окна в квартире. Поджидал выхода Г-вой или ее спутника: «была бы поножовщина», так как с ним был охотничий нож. В тот же день был арестован.

В институте, в общем, в том же состоянии, что и при первом испытании.
Считает, что признание его больным и лечение в больнице были ошибкой, ибо он вполне здоров, сознательный гражданин и действует сознательно.

Просит отправить его «по закону» в тюрьму, так как он оттуда скорее выйдет. Материал этой статьи принадлежит www.psychoambulanz.de/gorbatov Перепечатка только с ссылкой на указанную страницу.
Если его вновь отправят в больницу, он вынужден будет бежать из больницы и наконец покончить с этим делом: застрелит ее и себя.
27/Ш 1930 г. после соответствующего заключения вновь направлен на принудлечение.

С 23/XI 1930 г. по 16/I 1931 вновь находился на испытании в институте, на этот раз по поводу скандала, учиненного в квартире тетки.
Убежав из больницы, скрывался у матери в деревне.
Приехав в Москву с целью получить работу, пытался устроиться у тетки, но получил отказ.

В отместку выбил в квартире тетки все стекла. Свои брачные намерения в отношении Г-вой считал поконченными: разлюбил ее, с ней не виделся и не преследовал больше: «ну ее!»
В институте же на этот раз проявил больше негативизма, замкнутости и впервые жаловался на слуховые галюцинации неприятного содержания.

Переведен 16/1 1931 г. в больницу.

Диагноз приведенного случая не возбуждает сомнения.
Дело идет о шизофреническом процессе, начавшемся за несколько лет до любовного эпизода и протекавшем вяло и тускло, главным образом, в виде эмоциональной тупости, сужения и ослабления интересов, интеллектуального оскудения, без бреда и галюцинаций, без резких изменений поведения при относительно сохраненной работоспособности.
Этой тусклости и бедности психотической картины соответствуют в большой степени бедность и несложность любовной истории М-на.
Любовное влечение и брачные намерения возникают после нескольких встреч, хотя и не сопровождающихся знакомством.

Способы добиться взаимности отличаются одновременно и своеобразием и простотой: целодневное следование за возлюбленной по пятам и многочасовое дежурство у места ее службы и около ее квартиры, а позднее «для большей убедительности»—угрозы насилием или убийством, и наконец, когда и эта аргументация не приводит к цели, звон разбиваемых окон в ее квартире возвещает время от времени о его любви и честных намерениях.

Ни галюцинации, ни интерпретирование, ни идеи отношения не расцвечивают этой психиатрически убогой картины.
Бредовая уверенность в любви к нему Г-вой является голым утверждением, почти ничем не мотивируемым: «говорила со мной, ходила по улице»,—вот и все, что может он сказать в доказательство ее взаимности.

Увлечение, тянувшееся около двух лет и едва не осложнившееся трагической развязкой при участии охотничьего ножа, обрывается также внезапно и беспричинно, как и началось.

Воспитавшаяся в любовных домогательствах привычка бить стекла в подкрепление своих требований находит применение уже в другом месте: в квартире тетки по поводам более прозаическим.
Болезнь, видимо, прогрессирует, осложняясь более тяжелыми симптомами и приводя к еще большему психическому опустошению.

Случай 2. К-ов А.Я., холост, студент 3-го курса одного из технических вузов.Обвиняется в хулиганстве.
Поступил в институт 25/VIII 1927 г.

Обстоятельства дела: дело возникло по жалобе гражданки Эрны, Ю., которая просит защиты от преследований малознакомого студента К-ва, который всюду ее сопровождает, несмотря на ее протесты: дежурит около ее службы, пишет ей письма, звонит по телефону; идя с ней по улице, прижимает ее к стенке, в трамвае старается прижать ее колени, угрожает револьвером.

В результате этих преследований она дошла до такого состояния, что готова убить К-ва.
По показаниям родных Эрны Ю. он в течение 3 лет не дает прохода ей и довел ее до отчаяния и истерических припадков. Встречая Эрну на улице с братьями, он шел напрямик, отшвыривая спутника со словами: «я должен итти с ней».

Под конец стал врываться в квартиру Ю., угрожал матери; на вопросы, что ему нужно, отвечал: «вы знаете... я вам пишу... между нами что-то будет...».
Прокурору заявил, что его портрет в увеличенном виде, украшенный гирляндами, висит в комнате Эрны Ю.

Анамнез. В наследственности ничего резко патологического. Родился в деревне, рос бойким, шаловливым. Enuresis nocturna ( ночное недержание мочи, Дж.Горбатов ) до 10 лет.
Успешно окончил сельскую школу, пытался поступить в реальное училище, но неудачно.

До 20 лет служба в магазине, затем в гостинице, позднее кочегаром на пароходе.
В 1920 г. поступает на механические курсы, через год переходит на рабфак, по окончании которого в 1923 г., 23 лет, принимается в Казанский политехникум.

Через год вследствие закрытия политехникума переводится в Московский институт им.Ломоносова.
Живет на небольшую стипендию, имея добавочный заработок.
Физически здоровье всегда удовлетворительно.
Алкоголем не злоупотреблял.

Половая жизнь с 19 лет в виде случайных связей и встреч с проститутками, онанизм, отрицается.
Половых болезней не имел.
Последние 2 года половой жизнью не живет, мотивируя это увлечением Эрной Ю.

В его передаче история его любви к Эрне такова.
В 1923 г. на первом курсе Казанского политехникума обратил внимание на одну студентку, высокую, стройную, красивую блондинку с «золотисто-пепельным цветом волос и бюстом греческой богини весны Флоры».

Она, как ему казалось, вела себя вызывающе и «швырялась молодыми людьми».
Он почувствовал к ней сильное влечение, искал предлог познакомиться, подойти к ней, но не мог решиться.
Иногда ему казалось, что он замечает многозначительные взгляды с ее стороны, желание сесть в аудитории ближе к нему, ожидание его при выходе.

Вскоре Эрна с своей семьей переселилась в Москву.
Когда весной она приехала в Казань на время для сдачи экзаменов, он, воспользовавшись случайно представившимся предлогом, познакомился с нею и за период ее пребывания в Казани имел с нею 2—3 разговора.

Однажды, придя в воскресный день в институт за корреспонденцией, он встретил Эриу, якобы ( в неприсутственный день!), пришедшую за справкой в канцелярию.

Это показалось ему странным.
В другой раз он сказал ей о своем намерении перевестись в Москву, на что Эрна ответила: «переводитесь пока не поздно». Он воспринял эту фразу, как приглашение переехать в Москву, и поторопиться, так как она может выйти замуж.

Переселившись в Москву в связи с закрытием политехникума, он, однако, долго не видел Эрны, но все время о ней помнил.
Не встречаясь с нею, он придумал способ дать понять Эрне, что он в Москве; узнав в адресном столе ее адрес, стал писать анонимные любовные письма ее старшей сестре.

Встретившись наконец с ней случайно, он очень смутился, признался, что писал письма ее сестре и просил устроить свидание с последней.
Встреча эта, продолжавшаяся «ровно столько, сколько требует приличие», .показалась ему необычайной и оставила у него впечатление, что Эрна была очень рада встретиться с ним.

С этого дня он начал регулярно провожать Эрну на службу и со службы, дежурить часами у ее магазина или около квартиры.
Она требовала, чтобы он прекратил эти встречи, но он ясно видел, что просьбы эти неискренни, что, на самом деле, она ему рада и чрезвычайно им заинтересована.

Она, правда, об этом ему не говорила, но достаточно было взглянуть на нее, чтобы в этом убедиться.
Так как Эрна всячески уклонялась от встреч, он писал ей письма,, в которых ясно открывал свои чувства.

Ухаживая за ней, он имел в виду жениться на ней, но откладывал предложение, считая себя еще недостаточно обеспеченным материально.
Он начал делать ей намеки на половую связь, но получил ответ: «Я не из такой семьи».

Однажды на улице она дала ему пощечину, на что он заметил: «Это некрасиво и прошу впредь этого не делать».
В другой раз она обратилась за помощью к милиционеру, он был задержан, но скоро отпущен.

Когда он пытался входить в магазин, где работала Эрна, служащие выводили его, ругали его, бросали в него тухлыми яйцами и гнилым мясом.
Такое поведение Эрны он объяснял тем, что она хотя и любит его, но обижена тем, что он не делает предложения.

Считая естественным эти проявления обиженного женского самолюбия, он продолжал свои ухаживания.
Дядя Эрны с угрозами взял с него подписку, что он прекратит преследование ее: дав подписку, он продолжал свое.
Братья Эрны избили его, но он стоял на своем.

Вызванный дважды к прокурору, требовавшему категорически прекращения преследований, он и тут остался тверд. Арестованный, наконец 4/VIII, содержался в милиции до 27/VIII, когда был переведен на испытание в институт.

Статус. Диспластик, без резких расстройств со стороны внутренних органов и без каких-либо неврологических отклонений.
С психической стороны: ориентирован, малообщителен, замкнут, держится особняком, раздражителен.
Обманы чувств отрицает, как в прошлом, так и в настоящем.

Охотно рассказывает о своей любви к Эрне, но относится к ней без критики и мало эмоционально; вообще аффективно уплощен. Непоколебимо уверен в любви к нему Эрны и все ее поведение истолковывает в этом направлении.

И зол на Эрну и хочет на ней жениться.
Уверен в ее взаимности и в то же время добивается выяснения их отношений.
Отмечает у себя частые поллюции по ночам и половое возбуждение: «мысли об Эрне его возбуждают».

1/Х 1927 К признан страдающим шизофренией, невменяемым и подлежащим переводу в психиатрическую больницу.
18/Х сделал попытку побега через окно уборной; спустился по водосточной трубе и был задержан во дворе, объяснил побег желанием обратиться к прокурору с требованием новой экспертизы.
Грозил самоубийством.

29/Х переведен в психиатрическую клинику I МГУ, где находился до 19/XI того же года.
Психическое состояние и поведение в клинике не отличались существенно от данных наблюдений в институте.

Выписанный из клиники с диагнозом шизофрении, вскоре вновь принялся за преследования Эрны, был арестован, вновь помещен в институт 18/1 1928 г., откуда после 10-дневного испытания направлен в 1 городскую психиатрическую больницу на принудлечение.
18/V 1928 взят из психиатрическсй больницы родными в Саратовскую губернию.

Данный случай также не вызывает диагностических сомнений и в существенных чертах повторяет предыдущий.

Он отличается только большей сложностью психопатологического содержания и меньшей примитивностью в темпах и формах любовного преследования, что, вероятно, стоит в связи с относительной свежестью случая и большей сохранностью психики.

Любовное преследование возникает и здесь первично, как результат произведенного Э. Ю. впечатления («греческой богини Флоры») и долго сдерживается рамками общепринятого поведения.

Догадки о взаимности появляются довольно рано, как результат интерпретирования фактов частью действительных, частью мнимых.
Долгая разлука охлаждает влечение, которое с переездом в Москву, где живет Эрна, вновь активируется.
Ухаживание идет сначала по путям причудливой и неисповедимой шизофренической логики (любовные послания сестре Эрны), а затем, после встречи с самой Эрной, переходит в преследование, становящееся все более и более грубым и назойливым и, в конце концов, почти не отличающимся от поведения М-на.
Ни явно отрицательные отношения Эрны, ни ее обращение к милиции и суду, ни пощечина, ни побои ее родных, ни арест, ни требования прокурора—ничто не может уже поколебать его уверенности в любви Эрны и отклонить от намеченного пути.

Не оказывает влияния пребывание в институте и психиатрической клинике: преследование возобновляется, приводя его на долгий срок в психиатрическую больницу.

Случай 3. И-нов, И. В., 26 лет, холост, телеграфист. Поступил в институт 15/IX 1925 г. Обвиняется в хулиганстве.

Обстоятельства дела: гр-кой Зинаидой П-вой было подано заявление прокурору о защите от преследований со стороны И-нова, который, по ее словам и по показаниям ее родных и посторонних свидетелей, неотступно преследовал ее в течение
2 лет своими ухаживаниями и предложениями выйти за него замуж.

Несмотря на решительные отказы и требования оставить ее в покое он дежурил около ее дома, сопровождал на улице, иногда насильно пытался ее поцеловать, писал письма с объяснениями в любви, а в последнее время неоднократно угрожал ножом, говоря, что разделается с ней и со всяким соперником в случае ее измены.

По заявлениям П-вой милиции И-нов трижды был задерживаем на улице, подвергался штрафам и аресту в течение нескольких суток, но это не останавливало его: он упорно продолжал свои преследования.

25/III 1925 г. был арестован по поводу очередного приставания к П-вой на улице, содержался в течение 3 недель в арестантском доме, а затем следователем был направлен на испытание в институт.

Анамнез. Наследственность—ничего особенного. Детство без особых отклонений. Окончил успешно гимназию, а в 1922 г.—юридический факультет.
В студенческие годы одновременно служил на телеграфе.
По окончании университета около года, до половины 1923 г., был делопроизводителем, а затем членом трибунала.

По расформировании последнего жил на средства отца и более или менее случайный заработок.
Алкоголь не употреблял. Половой жизнью не жил, хотя влечение было.Онанизм отрицает.

Знакомство его с гр-кой П-вой в феврале 1923 г. возникло довольно романтично: он спас ее на бульваре от приставаний пьяного и получил приглашение бывать у них в доме.

Встречаясь с ней, скоро почувствовал себя влюбленным, решил жениться и с этой целью повел систематическое ухаживание, ища встреч с Зиной и тратя большую часть своих ограниченных средств на конфеты и цветы.

Зина сначала относилась по его словам к нему равнодушно, а затем стала отвечать взаимностью, о чем он заключал из того, что она ходила с ним под руку, позволила себя поцеловать, брала у него деньги на покупки.

При всем том держалась уклончиво и не давала ему ответа на его предложения, всячески испытывая его чувства.
Она натравливала на него собак, заставляла зачем-то лазить в грязные бочки, возбуждала его ревность, выдавая за своего жениха то какого-либо родственника, то знакомого.

С этими мнимыми соперниками он вступал в ссоры и даже драки. В другие дни Зина, напротив, подавала ему надежду, была ласкова и принимала его подарки.
Такое положение вещей продолжалось до 1925 г., когда страсть его по его словам «дошла до апогея: он ходил за ней по пятам, тратил целиком свой заработок на подарки, встречая однако прежнее двойственное отношение.

В январе 1925 г. он возбудил судебное дело против коменданта и дворника дома, где жила Зина, за то, что по ее наущению они схватили его, когда он дежурил около ее дома, и заперли в котельной.

Другое дело было возбуждено им против привратницы того же дома за то, что она бралась передавать Зине его письма и подарки, а вместо того присваивала их.

14 февраля у него произошло на улице решительное объяснение с Зиной. Он показал Зине, имевшийся будто бы случайно у него сапожный нож и заявил, что им убъет всякого соперника.

Во время беседы с Зиной мать последней, следовавшая за ними на некотором расстоянии, обратилась к постовому милиционеру. Зина предупредила его, что «затевается скандал», и просила его зайти в один магазин, что он покорно и исполнил.

Через короткое время туда явилась в сопровождении милиционера Зина с матерью, причем последняя заявила, что он, И-нов,—хулиган, пристает к ее дочери и только что хотел ее зарезать.

Больной был арестован на 3 суток, и ему было предложено дать подписку, что он обязуется оставить Зину в покое.
Подписки он однако не дал, мотивируя тем, что «не волен в своих чувствах».

По освобождении тотчас же явился к Зине и был встречен очень приветливо, так как, по словам Зины, прекрасно выдержал испытание.
Он именно такой человек, который ей нужен, но перед тем как получить ее окончательное согласие на брак, ему придется выдержать последнее испытание.

И действительно, гуляя через несколько дней с Зиной по улице, он, несколько раз поцеловал ее, что ей повидимому было чрезвычайно приятно.

Однако она вдруг обратилась к милиционеру. Повторилась старая история: протокол, арест в течение 2 суток и требование прекратить преследование, которое он, как и прежде, решительно отклонил.

Освобожденный, продолжал дежурить у дома Зины. 25/III встретив Зину с сестрой на улице, последовал за ними, пытался поцеловать, был арестован и после 3-недельного содержания в арестном доме переведен в институт.

Статус: астеник снеправильной формы черепом ( Furmschadel ).
В остальном соматически ничего явно патологического.
Психика в ясном сознании. Ориентирован. Ни на что не жалуется.

Держится манерно: то с преувеличенной военной выправкой, то с какими-то особенно почтительными изгибаниями. Парамимическая улыбка. Движения угловаты и неестественны.

Необщителен, держится особняком. Погружен в свои переживания. Оживляется только при разговоре о любви к Зине. Готов каждому рассказывать свой роман с чрезвычайными подробностями, не обращая внимания, слушают его или нет.

Среди разговора неожиданно начинает плакать, но скоро успокаивается.
К взаимоотношениям с П-вой относится без всякой критики: считает, что Зина его очень любит, что ее как бы отрицательное отношение к нему неискренне и не соответствует ее действительной любви к нему.

Уклонение Зины от встреч с ним и от его поцелуев, требования оставить ее в покое—лишь маневр, игр, с целью испытать его любовь, проверить степень его привязанности, измерить его готовность итти на жертвы ради своего чувства.

Галлюцинации отрицает как прежде, так и в настоящее время. Память и соображение без резких уклонений. Интересы ограничены кругом представлений и желаний, связанных с П-вой.

За время двухмесячного пребывания в институте психическое состояние и поведение И-нова оставались без существенных перемен.
Из института написал 14 писем Зине и 2—ее отцу, переполненных выражениями любви, просьбами притти к нему, прислать фотографическую карточку и т. п.

Писал, что «любит Зиночку безумно, страстно, до одурения, до умопомрачения», что «готов вступить в законный брак» тотчас же по освобождении, просит родителей Зины «вспомнить собственную молодость», уверяет, что они «скоро будут иметь счастье лично видеть своих внучат—детей Зины и его» и т. п.

Выражает опасение, что когда «он распишется в книге актов гражданского состояния о браке, тогда, действительно, сойдет с ума от счастья».

Неполучение ответов на свои послания объясняет тем, что врачи не пропускают к нему писем и просит найти способ доставлять ему письма, минуя врачей.

13/V 1925 г. комиссией института признан страдающим шизофренией, невменяемым и подлежащим переводу в больницу на общих основаниях.
26/VI 1925 г. переведен в I городскую психиатрическую больницу.

В последнем случае трудно установить начало болезни.
Судя по отсутствию регулярной работы и материальной зависимости от отца с 1923 г. и принимая во внимание быстро обнаружившуюся нелепость поведения, нужно думать, что любовная история И-нова не была провоцирующим моментом заболевания, а проявлением уже существующей болезни.

Данные наблюдения в институте, как и в предыдущих случаях, не оставляют сомнения в диагнозе.

Романтическое начало знакомства с 3. П-вой (эпизод с приставанием пьяного), естественное при таких обстоятельствах приглашение бывать в семье П-вых и, может быть, некоторое в первое время поощрение со стороны Зины и ее семьи ухаживаний И-нова отличают данный случай от первых двух.

Любовный роман, начавшийся и протекавший вначале в обычных бытовых и психологических рамках, скоро, однако, принимает специфические, знакомые нам черты: все растущую назойливость ухаживания, нелепость поведения, непонимание и бредовую оценку отношения со стороны объекта любви и, наконец, совершенно невыносимое и опасное преследование.

Рыцарь-защитник вначале, в дальнейшем превращается в назойливого преследователя.

В отличие от К-ова (случай 2) элемент бредового толкования здесь ярче и сложнее: отказы, явное нежелание иметь с ним дело, шутки, издевательства Зины, жалобы на него милиции, штрафы, аресты, требования подписки,—все это не только переносится им с смешной, почти трогательной покорностью, но неизменно толкуется и воспринимается им как испытание его любви, верности и постоянства и нимало не ослабляет его уверенности в любви к нему Зины и в возможности счастливого супружества.

Перед нами прошло 3 случая любовного шизофренического бреда в порядке возрастающей, хотя и незначительной сложности.
Отметив в эпикризах индивидуальные особенности каждого наблюдения, мы должны обратиться к их общей оценке, к характеристике интересующего нас синдрома в целом.

Первое, что останавливает наше внимание, это чрезвычайное сходство, почти тождественность приведенных наблюдений. Возраст, препсихотическая личность, клиническая картина и течение болезни, возникновение и содержание любовного бреда, отношение к нему, формы и приемы любовного преследования—все это, по существу, почти стереотипно повторяется в каждом наблюдении, вариируя лишь во второстепенных деталях. Материал этой статьи принадлежит www.psychoambulanz.de/gorbatov Перепечатка только с ссылкой на указанную страницу.

Во всех 3 случаях мы имеем дело с людьми молодого возраста, в «поре пробудившейся половой активности, жившими уже, за исключением одного случая (3), половой жизнью, хотя может быть и не очень интенсивно .

Любовное влечение возникает у всех наших больных, повидимому, первично, как результат произведенного объектом впечатления, а не как вторичная реакция на первоначально возникшую бредовую идею о любви со стороны другого лица.

Их влечение при этом носит отнюдь не платонический или отвлеченный характер. Они не только с самого начала знают, чего хотят, но оказываются вполне реальными в выборе объекта любви.

В противоположность обычным описаниям эротоманического бреда это не высоко стоящее, выдающееся или пользующееся известностью лицо, а человек их среды, равный им во всех отношениях, естественный для них объект любовных переживаний.

С пробуждением влечения к объекту, когда выступают два стержневых момента половой любви—потребность во взаимности и стремление к возможно более полному общению с объектом,—у наших больных также проявляется желание встреч и встает вопрос о взаимности.

До сих пор, на первом этапе любовного бреда дело протекает по обычному, если можно так выразиться, нормальному типу. В дальнейшем однако то быстрыми темпами, то медленнее начинает вступать в свои права патология.
Стремление к общению скоро выходит за пределы допустимого и сразу или постепенно превращается в назойливое, невыносимое приставание и прямое преследование.

Желание взаимности подсказывает вопреки логике и фактам вероятность ответных чувств.
То сразу, ex abrupto, без промежуточных звеньев (как у М-на), то с известной постепенностью, путем интерпретирования действительных или мнимых впечатлений, возникает непоколебимая уверенность, бредовое убеждение в существовании взаимности.

Заслуживает особого внимания и интереса то обстоятельство, что любовный бред как таковой в наших случаях обнаруживается собственно только в бреде взаимности в любовном преследовании, которое, по своему упорству и доминирующему положению, представляет настоящий «бред поведения» (delire des acts).

Отсутствуют обманы чувств, как в связи с бредом, так и вне его. Совершенно не отмечается бредовых идей иного порядка и содержания.

Нет и намека на галлюцинации из генитальной сферы и идей сексуального воздействия и полового преследования, что так естественно было бы ожидать при сексуальной возбужденности больных и концентрации их внимания на любовных переживаниях.

Бред строится здесь как будто бы не по катестезическому типу, как в параноидных формах шизофрении, а, скорее, на основе кататинного бредообразования.

Эта, если можно выразиться, «мономаничность» бреда, моноидеизм, своеобразная одержимость одной идеей и одним стремлением при отсутствии обманов чувств сближают описываемый синдром с параноическими группами бреда типа «бреда притязания» (Liebeswahn Кречмера, Erotomanie pure Клерамбо).

Развиваясь на шизофренической почве, а сомневаться в этом едва ли приходится, эта форма любовного бреда представляет, как бы связующее звено, переход от упомянутых форм эротомании (типа параной) к группе случаев сексуального бреда с идеями сексуального воздействия и пассивного полового преследования с галюцинациями и ложными ощущениями в генитальной области.

В случаях последней категории, которые ранее относились к хронической параное под именем «полового бреда преследования» (Paranoia sexualis), больные считают себя объектом, жертвой разного рода половых воздействий и покушений то наяву, то во сне, то под гипнозом и где нет влюбленности и активного любовного преследования.

В этой форме, в настоящее время явно и целиком шизофренической, дело идет видимо о несколько ином типе и иных источниках и механизмах бредообразования, чем в описываемых нами случаях.

Возможны, вероятно, переходные случаи между этими двумя группами, но это не меняет дела.

Таким образом, мы видим в параноической форме эротомании, затем в описываемом синдроме любовного бреда и, наконец, в бреде полового преследования ряд бредовых синдромов, на одном полюсе упирающихся в параною в ее современном очень условном понимании, а на другом, являющихся бесспорным выражением шизофренического процесса.

Чем объясняется различие отдельных звеньев этого ряда—конституциональными условиями или процессуальными различиями,—сказать трудно.
Во всяком случае для вопроса о взаимоотношениях между параноей и шизофренией синдром любовного шизофренического бреда представляе,т по нашему мнению, несомненный интерес.

Своеобразие приводимых нами случаев, их сходство между собой и то обстоятельство, что за 12 лет работы Института судебной психиатрии им. Сербского не встречалось случаев эротомании иного типа, например Liebeswahn Крепелина и Erotomanie pure французских авторов, дают нам основание настаивать, и по клиническим и по практическим соображениям, на обособлении синдрома любовного бреда шизофреников в отличие его от эротоманической параной, с одной стороны, и от шизофренического бреда полового преследования—с другой.

Это тем более желательно, что термины «любовный бред», «эротический бред», «эротомании» употребляются довольно неразборчиво и в них вкладывается то одно, то другое содержание, иногда не имеющее ничего общего с любовным бредом, как это можно видеть например у Кречмера, Майер-Гросса и других.

Из приведенной казуистики явствует большая важность любовного бреда шизофреников с судебно-психиатрической точки зрения.

Тягостность, упорство, длительность (в течение нескольких лет) и прямая опасность для объекта любовного преследования и для его окружающих, вплоть до возможности убийства ( 5 ), требуют знакомства с этим синдромом, правильного распознания и возможно раннего интернирования больного, не ожидая вмешательства судебных властей или совершения преступления.

С этой точки зрения на районного психиатра ложится обязанность при обнаружении подобного рода случаев принимать своевременные и действительные меры для обеспечения спокойствия и безопасности лица, ставшего объектом любовного бредового преследования.

После больничного лечения, как в случаях судебных, так и не связанных с криминалом, возвращение в прежнюю среду возможно лишь после внимательного изучения случая и должно быть обставлено надежными, не формальными только, а реальными гарантиями.

Сложность и неопределенность учения об эротомании и ограниченное число приведенных наблюдений не позволяют нам считать вопрос о «любовном бреде шизофреников» достаточно освещенным нашей работой.
Целью последней было положить начало и дать стимул к дальнейшему изучению вопроса, который лежит на грани двух основных проблем психиатрической современности параной и шизофрении и потому заслуживает внимания и изучения.

( 1 ) Esquirol. Des maladies mentales,1838.

( 2 ) G e n i 1-Р е r r i n. Les paranoiaques,1927.

( 3 ) D i d е et Ouiraud.Psychiatrie du medecin praticien,1929.

( 4 ) М. Hасqard. Etde sur les psychoses erotomaniques (These de Nancy, 1925)

( 5 ) В одном из наблюдавшихся нами за последние годы случаев любовного бреда имело место покушение на убийство, в другом—убийство.

Источник: www.psychoambulanz.ru